В день рождения Антонио Гадеса...

В день рождения Антонио Гадеса...

Сообщение Irinka » 14 ноя 2013, 10:29

Палома Села,
и по поводу "Лолло"


SEMANA, 1967

Изображение

Двадцать четыре марта исполнилось манекенщице. И, несмотря на известную досаду, она сумела отпраздновать это событие с улыбкой, с радостью, в окружении друзей. Праздник, который устроила Палома Села, стал убежищем для популярных лиц, юношей и девушек, желающих повеселиться. Как вот эти двое, что стараются задуть двадцать четыре свечки, укрепленных на шоколадном цилиндре, в котором блистала именинница. Антонио Гадес и Мигель Риос справились со своей задачей. Затем, в перерыве, тот, что был "постоянным" Джины Лоллобриджиды, поведал нам:
- Через два дня уезжаю в Милан. Джина устраивает там выставку своих фоторабот, и на некоторых из них я - главный герой.
- Даже?
-Нас все еще связывает большая дружба.
- Только дружба?
- А зачем преувеличивать?
И я об этом... Тем не менее, танцовщик втихомолку собирается прикупить имение в тридцати километрах от Мадрида, оцениваемое в три миллиона песет. И, как известно, это не преувеличение.
Аватара пользователя
Irinka
 
Сообщения: 68
Зарегистрирован: 01 окт 2012, 15:13

Re: В день рождения Антонио Гадеса...

Сообщение Ludmila » 14 ноя 2013, 15:30

Иринка, спасибо, спасибо, спасибо!!!! Ты таааак меня обрадовала :D
А откуда ты взяла такую "пикантную" историю? Ее вроде бы раньше не было? Очень интересно :!: :!: :!:
Но мне кажется, у него с Лоллобриджидой была не только "дружба"... И я где-то об этом читала, по-русски читала, но вот где :?: :?: :?:
Такая коротенькая заметочка, и так много всего уместили! Это надо уметь...
Нет, серьезно, мне очень понравилось, если еще что-то есть о Гадесе, опубликуй, пожалуйста ;)
Аватара пользователя
Ludmila
 
Сообщения: 46
Зарегистрирован: 30 июл 2013, 19:49

Re: В день рождения Антонио Гадеса...

Сообщение Irinka » 14 ноя 2013, 15:57

Ой, Люда, не знаю, вообще ведь было много публикаций (или мне так кажется, потому что я все время "в теме") - но если по-русски, то скорее всего это было в Караване Историй, только давно, в 2008 году.
Я хотела бы дать ссылку на их архив, но почему-то 2008-го года там нет!
Однако ты можешь найти перепечатку вот на этом блоге:


http://webcache.googleusercontent.com/s ... /2247.html

- там и фото есть, очень хорошие. На всякий случай, вот текст, с коротким комментарием автора блога:

Антонио Гадес

Хочу поделиться биографией самого известного танцора фламенко – Антонио Гадеса. Вся его жизнь прошла в танце – бурном, эмоциональном. Это был танец построенный от и до его собственными руками и это вызывает огромное уважение.
Друг Фиделя Кастро, директор Национального балета Испании, отличный актер, неисправимый Дон Жуан и герой-любовник, отец пятерых детей и, самое главное – величайший танцор, танцор, память о котором останется надолго. Наткнулся в журнале «Караван историй» на очень хорошую художественную биографию, которую привожу ниже. Плюс пара небольших роликов.

АНТОНИО ГАДЕС: ТАНЦУЮЩИЙ ТОРЕРО
Пэгги Лу

Красавица-яхта вспыхивала на солнце золотой надписью «Антонио Гадес» и плавно раскачивалась в такт упругим волнам, словно танцевала под шум моря и протяжные крики чаек. Солнце заливало небо и воду, делая неразличимой линию горизонта. Яхта держала курс на Гавану.
Шестидесятисемилетний танцовщик фламенко Антонио Гадес был обречен – в Мадриде врачи приговорили его к смерти без малейшей надежды на смягчение приговора. Метастазы в желудке, в печени, где-то там еще... Жрут его, черти, уже давно – несколько лет, и, говорят, доедают. Последние два месяца – май и июнь 2004 года – Антонио созерцал гладко оштукатуренные стены своей персональной больничной палаты в Мадриде.
Гадес представил себе, какое лицо будет у его четвертой по счету жены Эухении, когда она узнает, что муж, как мальчишка, сбежал из больницы! Он оставил записку – это его обычная манера: исчезая, оставлять записки – «Купаюсь в море, наслаждаюсь жизнью. Привет с солнечной Кубы!» Эухения знает, что он чокнутый, но все равно будет метаться, все телефоны оборвет: умирающий сбежал! Хорошо, что Карлос Фаретта, его личный врач, не подвел и согласился на эту авантюру – плыть на Кубу вместе с больным Гадесом. Сейчас на яхте они вчетвером – Антонио, Карлос и два матроса.
Зачем он здесь? Ведь его мутит при малейшем волнении моря, глаза нестерпимо болят от солнца, но пока жив, он будет делать то, что хочет. Гавана – его любимое место, так имеет он право туда смотаться? Может, это его излечит? Фидель и Рауль его поймут.
Из клетки, стоявшей на палубе, подал голос ярко–желтый попугайчик по прозвищу Док: «До-пры-гал-ся-ду-ра-чок, до-пры-гал-ся-ду-ра-чок». Это Гадес его научил. Пусть хоть кто-то говорит правду. Антонио погрозил кулаком желтому нахалу и попробовал подняться на ноги. В лицо полетели соленые брызги: начиналась качка. Мысли больного были столь же неустойчивы, как яхта, и рассеивались так же быстро, как брызги.
Девяностосемилетний цыган Ингрем, учитель Гадеса, явно переживет ученика. В мае этого года, накануне последней операции, когда Антонио отхватили очередную часть желудка, он ездил в Гранаду к старому Ингрему: надеялся, что старик поможет ему. Ингрем доживал свой век в ветхой лачуге на окраине города. Он был уже полуслепой, жалкий, но узнал Антонио. Приготовил снадобье, которым лечили когда-то в его таборе: спелые терновые ягоды отделил от черешков, выложил слоями в банку, пересыпая сахаром, и прошамкал беззубым ртом, что оно будет готово только через три недели. Антонио горько рассмеялся в ответ: через три недели его уже почикают ножичком.
– А заговоры, заговоры помнишь? Твоя жена столько их знала!
Нет, заговоров старик не помнил. Ни одного. Значит, не судьба. С трудом поднявшись на ноги, Антонио попробовал отбить дробь. Ноги заплетались, не слушались. Он рухнул в шезлонг. Видно, осталось ему последнее па – вперед ногами...
– Карлос! – перекрикивая шум моря, позвал Гадес.
Грузный бородатый врач показался на палубе.
– Будь другом, Карлос, прошу, – Гадес приложил руку к сердцу.
– Выбрось меня в море, старик! Прямо сейчас.
– Меня посадят, Тони, – меланхолично отозвался толстяк, задумчиво пощипывая бороду.
– Ну так отдохнешь немного! – в сердцах бросил Гадес.
В гаванском порту Гадеса встречала белая правительственная машина. В темноте салона, куда не без труда влез больной, его обнял Рауль:
– Молодец, что приехал. Мы ждем, не дождемся.
Братья Фидель и Рауль Кастро вот уже много лет были близкими друзьями Антонио Гадеса. Танцовщик и не помнил, когда началась эта дружба. Зеленым юнцом он приезжал на Кубу с первыми спектаклями, кричал со сцены, что посвящает их кубинской революции. Кажется, Рауль пришел к нему однажды за кулисы с цветами, и так они познакомились.
Антонио родился во время гражданской войны в Испании. Лет в шестнадцать вступил в компартию. Его отец Эстеве Роденас воевал в рядах республиканцев против Франко и на фронте лишился глаза. После войны семейство Роденас ютилось в убогой комнатенке на окраине Мадрида; мать работала за гроши на обувной фабрике, а отец, который по инвалидности оставался дома, поучал сына, показывая на проезжавшие мимо машины:
– Вот эти господа нас с тобой ограбили, Тони, и эти... Они не работают, они просто едят наш хлеб и эксплуатируют наш труд.
Антонио тогда не понимал примитивного коммунизма отца, но хорошо запомнил, как Эстеве нахваливал Кубу: мол, там свобода, социализм, счастье. Это запало юнцу в душу.
– Все будет как всегда, Тони, как всегда, – похлопывая Гадеса по плечу, повторял Рауль, вводя гостя в залитый солнцем беленый двухэтажный дом. Гадес всегда останавливался здесь, бывая в Гаване. Дом находился в самой фешенебельной части города и принадлежал Кастро. Комнаты были обставлены аскетично: никакой роскоши, лишь самое необходимое. Гадес признавал только два цвета – белый и черный. Эта черно-белая гамма сопровождала его повсюду: и в быту, и в одежде. И здесь, у Кастро, так же: белая мебель и темные тяжелые шторы – чтобы не так слепило солнце.
Рауль устроил Гадеса в саду под цветущими магнолиями. «Гитару, сигары, вина!» – приказал Антонио кухарке Марии, избегая встречаться с ней взглядом. Когда он сюда ехал, еще были иллюзии попробовать встряхнуться испытанным способом: в западной части Гаваны имелись отличные бани и массаж. Когда бы Гадес ни явился – его там всегда ждали.
– Ты думаешь, Рауль, мы еще повоюем? – вымученно улыбаясь, выдавил Антонио.
– На войне как войне, брат, еще как повоюем! – Рауль подмигнул Гадесу и поспешил отвернуться. Про себя он подумал: слава богу, Фидель в отъезде и не видит, как сильно сдал их друг.
Обычно приезжая в Гавану, Гадес с удовольствием участвовал в демонстрациях, уличных шествиях и военных парадах. Антонио нравилось находиться в толпе веселых людей, объединенных единым порывом, энтузиазмом, верой – так ему, по крайней мере, виделось со стороны. Он воспринимал все это прежде всего как грандиозный массовый спектакль и восхищался его постановщиком Фиделем Кастро. Кроме того, здесь поощряли художественный эксперимент, а в Испании из властей почти невозможно выколотить деньги на истинное искусство – только на коммерческую дешевку. Гадес, может, и остался бы здесь, но увы: фламенко по-настоящему могут танцевать только испанцы...
Он попробовал затянуться крепчайшей сигарой и закашлялся. Упрямо сделал новую попытку, снова задохнулся от кашля и, отшвырнув сигару, взялся за гитару... Рауль заметил, что пожелтевшие, исхудавшие пальцы Гадеса дрожат, и он никак не может взять нужный аккорд.
– А, к черту! – И гитара полетела в кусты.
Гадесу вспомнилось, как его отец перед смертью вот так же не мог затянуться сигаретой – задыхался. Отец... Скоро, совсем скоро они увидятся. Своего старика Антонио очень любил. В одиннадцать лет он самовольно бросил школу, чтобы не сидеть на шее родителей.
Сначала малолетний разбойник пытался зарабатывать честно – чистил обувь прохожим на улице, отирался на базаре и подносил хозяйкам сумки с провизией, никогда, впрочем, не упуская случая утащить что-нибудь съестное, потом устроился мальчиком на побегушках в какую-то дешевую гостиницу, потом – ассистентом тореадора. Но когда его хозяина разорвал бык, отец потребовал, чтобы Антонио даже близко не подходил к арене.
– Это значит, ты трус? – разочарованно протянул мальчишка.
Суди, как знаешь, – отрезал Эстеве. – Я вообще запретил бы корриду. Жалко быков. Их эксплуатируют так же, как нашего брата-бедняка. У них нет прав.
– Быки за коммунистов, я понял, – хмыкнул сорванец. Но отца ослушаться не посмел.
Пришлось пуститься на поиски иного заработка. Неподалеку от Королевской площади нищие музыканты играли на своих шарманках, гитарах, дудочках, и Тони часто видел, как дети, по виду такие же оборванцы, как он сам, танцевали под эти неприхотливые звуки, а прохожие щедро бросали им монеты. Тони тоже осмелился выступить и нахально бросил свой потрепанный беретик перед шляпой слепого музыканта: мол, кто кого. Не прошло и часа, как в его беретике уже весело позвякивали монеты. Но пока он подсчитывал свои денежки, кто-то больно схватил его за ухо: оказалось, тут царили свои законы. Двое громил здорово наподдали Тони: мол, больше не появляйся на дороге, щенок. Спас его какой-то долговязый сеньор, назвавшийся Гарри Флемингом. Он заявил Тони, что продюсер и разыскивает талантливых танцовщиков для своего кабаре.
Флеминг работал в одном из знаменитых ночных кабаре Мадрида, где посетителей развлекали нехитрой смесью простых танцевальных номеров, акробатики и стриптиза. Здесь Тони впервые узнал, что, оказывается, чертовски хорош собой, до такой степени, что девчонки из кордебалета готовы пожертвовать солидным клиентом с толстым кошельком, только чтобы позволить смазливому юнцу потискать себя. Неизвестно, что было бы с Тони дальше, если бы на одном из выступлений его не «открыла» знаменитая испанская танцовщица Пилар Лопес, руководившая известной на всю страну танцевальной труппой.
И началась мука... По шесть-восемь часов изнемогал Антонио у балетного станка. 36 батманов, 64 деми-плие, бессчетное количество прыжков... Пилар пыталась вбить в ученика не только азы народного испанского танца, но и основы академического балета. В пятнадцать лет Антонио уже был солистом труппы Лопес, и Пилар решила переименовать ученика: из банально звучащего Антонио Роденаса он превратился в звучного Антонио Гадеса.
Как-то Пилар пригласила Антонио в одно старинное кафе, где пела и танцевала еще ее сестра, знаменитая исполнительница фламенко Аргентинита. В Мадриде таких кафе уже практически не осталось. По вечерам сюда стекался народ пропустить стаканчик домашнего вина, закусить дешевыми тапасами, побалагурить, пошуметь, попеть и потанцевать. Ближе к полуночи хозяин вынес несколько гитар и передал желающим. Сначала они лениво пощипали струны, потом пальцы задвигались активнее, и вот уже вступило несколько голосов – полилось гортанное, низкое, протяжное пение. Из-за столиков поднялись несколько немолодых тяжеловатых женщин и начали медленно двигаться под пение мужчин. Антонио, притаившись в углу, наблюдал за происходящим. Через час пели и танцевали все посетители кафе, причем это были не профессиональные танцовщики, а обычные люди. Но как они пели и танцевали! Из сдержанных и одновременно страстных па рвались душа, чувства, обиды – все. Ничего подобного Антонио никогда не видел. По сравнению с этим зрелищем – самым искренним из всего, что он видел, все академические выкрутасы Лопес показались ему мишурой и ложью. Гадес заявил ей, что уходит из труппы и будет учиться «у народа».
В тот вечер он впервые понял сущность фламенко: это жизнь через танец, и, как у всякого действия в жизни, у танца тоже должен быть реальный повод. Нельзя станцевать любовь, если ты не влюблен, ненависть – если не ненавидишь, ревность – если не ревнуешь.
Сколько ни звала Пилар Гадеса обратно в труппу – он не вернулся. Самоуверенный упрямец загорелся идеей создать собственный коллектив, чтобы возродить истинное фламенко.
Репетиция у Гадеса начиналась своеобразно.
– С тещей ругался? – спрашивал Антонио молодого танцовщика Матео.
Парень смущенно кивал.
– Так вот танцуй про это! Что она сказала, что ты ответил... Мы должны СЛЫШАТЬ каждое слово!
– С братом подрались? Давай!– требовал он от другого.
– Соблазняй меня, слышишь! – кричал он своей постоянной партнерше Кристине Ойос в тот день, когда в труппе впервые появился ее жених Мигель.
– Ну же! Пока у меня не встанет – ты отсюда не уйдешь!
Кристина–то знала, что это всего лишь провокация, попытка «включить» эмоции новичка. Но Мигель, услышав такое, побелел, сорвал с пояса ремень и ринулся на Антонио. В основном Мигель лупил ремнем по воздуху: Гадес ловко уворачивался, всякий раз избегая удара. Он позволил Мигелю бесноваться, а потом сделал знак музыкантам, и неистовство Мигеля само собой постепенно перешло в фарруку – мужской танец.
– Ну же, – подзадоривал его Гадес, тоже включившись в танец, – ну же, убей меня, а заодно и ее, стерву, своей любовью, своей ревностью, своей фаррукой! Ну, заставь ее признаться во всем или доказать, что она невиновна!
Гадес не видел другого способа научить своих танцовщиков фламенко, иначе чем постоянно провоцируя их чувства.
Пепа Флорес по прозвищу Марисоль, певица фламенко и будущая вторая же на Гадеса, когда-то преподнесла его танцовщикам один из лучших уроков.
Марисоль влюбилась в Гадеса с первого взгляда, увидев его у общих друзей. Антонио был там с женщиной и не обратил особого внимания на горячие взгляды, которые Марисоль посылала ему через стол. Когда Гадес столкнулся с ней в коридоре, она отдавила ему ногу острым каблуком. Общий друг Пако де Лусия, перехвативший взгляд Марисоль, смеясь, заметил: «Смотри, Тони, эта если глаз положит – держись!» Через пару дней у Гадеса в небольшом театре был спектакль «Кармен». Действие шло довольно вяло, и Гадес свирепел, предвкушая, какую взбучку устроит своим лентяям. Начался его дуэт с Кристиной Ойос. За кулисами Антонио успел осыпать ее такой бранью, что Кристина вмиг собралась. На сцене их тела уже разговаривали друг с другом, каблучная дробь спора, ревности переходила в пластику примирения, любовных объятий и, наконец, страсти. Кристина возбудила его, ей-богу. И вдруг на сцену ворвалась какая–то женщина в длинной цветастой юбке с распущенными волосами. Властно топнув ногой, она встала между Гадесом и Ойос. Секунду прислушивалась к гитарному перебору и вдруг запела низким хрипловатым голосом, уперев руки в бока и наступая па Ойос. Это была Марисоль. Опешивший Гадес отступил к краю сцены. Глаза Марисоль горели ревностью и злобой. Она пела, оттесняя танцовщицу все дальше и дальше. В конце концов Кристина решила, что Гадес все это подстроил – с него станется! – и стремительными движениями стала наступать на незваную гостью. Это был невероятный поединок. Марисоль стремилась убить соперницу голосом, Ойос – танцем. Под последние музыкальные такты Марисоль выхватила из–под юбки воображаемый навахо и замахнулась на соперницу. Зал взревел от аплодисментов.

Рауль, помнишь, как ты отплясывал у нас на свадьбе? – спросил Гадес. В саду стемнело, прислуга принесла пледы и укрыла мужчин.
– Еще бы! – отозвался Кастро. – Твоя Марисоль и медведя танцевать заставит.
– Видел бы ты ее теперь! – проворчал Гадес, делая очередную попытку затянуться сигарой.
Видела бы она его теперь!.. К тому моменту, когда Антонио и Марисоль решили пожениться, у них уже было три дочери – Мария, Тамара и Селия. Свадьбу играли здесь, в Гаване, в 1982 году, и Фидель Кастро был у них шафером. Гуляли неделю, так гуляли, что Фидель отменил три важных правительственных совещания и чуть не влип в очередной международный конфликт. Кто-то заснял свадьбу на пленку, вот это был спектакль! Вспотевший Фидель Кастро, танцующий фарруку против Антонио Гадеса! Хриплый мощный голос Марисоль, которому подпевали двести женщин-гостей, кажется, перекрыл все остальные звуки города. Для гаванцев свадьба Гадеса была чуть ли не национальным праздником, о ней официально объявили по телевидению. Во всех домах кубинцев чокались за «второе счастье» Антонио.
За свою жизнь Гадес официально женился четыре раза. Первый – на певице Марухите Диас: серьезная любовь и все такое, но если говорить начистоту, он просто хотел успокоить родителей, которые очень волновались, почему сын долго не женится. А вот свою танцовщицу Пилар Сан Сегундо он так и не отвел под венец, хотя у них двое детей.
На Марисоль он женился по совету братьев Кастро. Они были вместе лет пять, но если учесть, что Гадес все время разъезжал по гастролям, то наберется не больше двух. И дело не только в том, что Марисоль стала крепко пить. У нее имелось для этого достаточно поводов. Газеты называли Гадеса главным сердцеедом Испании. Было, было... Сколько букетов с записочками кинули к его ногам прекрасные дамы! Как-то отчаянная бабенка в темноте на улице пустила ему в лицо газ и, пока он приходил в себя, осыпала поцелуями!
Другая влезла в его квартиру по пожарной лестнице через балкон! Антонио был дома один и сумел вознаградить ее за отчаянный поступок. Правда, когда дамочка уходила, явилась Марисоль с дочками. Жена с первого взгляда догадалась, что гостья едва ли зашла чинно попить чайку. Заперев девочек в комнате – она всегда так поступала в моменты супружеских разборок, Марисоль кинулась к буфету за тарелками и принялась театрально швырять их об пол. Незнакомка тоже оказалась не лыком шита: в лицо разъяренной Марисоль полетело все необъятное содержимое ее сумочки. При этом обе визжали. Гадес схватил пальто и выскользнул из квартиры: ему надо было на репетицию. В танце он обязательно использует эту историю...
Гадес не мог и не хотел танцевать, если не был влюблен, если его собственные чувства не были обострены; при этом он не терпел покладистых женщин: скучно, не заводят. Одной из самых «покладистых» оказалась Джина Лоллобриджида, с которой он познакомился во время поездки в Италию. Джина сама явилась к Гадесу в отель – в полной, так сказать, готовности. А Антонио не любил крепостей, которые не нужно штурмовать. Он взял эту знаменитую итальянскую крепость без удовольствия и без боя. И больше встречаться не пожелал.
Зимой 1986 года он ушел с утра на репетицию, оставив спящей жене записку: «Дорогая, не вернусь к обеду ни сегодня, ни через год. Береги себя. Тони». Ему осточертели изо дня в день повторяющиеся скандалы. Тем более по этой части Марисоль была неизобретательна: битье посуды и истошные вопли – вот, собственно, и весь ее репертуар.
После их расставания Марисоль легла в клинику анонимных алкоголиков. Вскоре она бросила сцену и поселилась с дочерьми в Малаге, там до сих пор и живет. Она-то живет, а вот он умирает.
Фидель Кастро любил повторять старую кубинскую поговорку: мол, чем лучше идут дела, тем хуже будут последствия. Гадес много раз убеждался в справедливости этих слов. Собственно, когда начался его конец? Разумеется, когда всем, и ему в том числе, казалось, будто он взлетел на вершину. В конце 80-х труппа Гадеса снялась в фильмах Карлоса Сауры «Кармен» и «Кровавая свадьба». Никто – ни режиссер, ни продюсеры, ни сам Гадес – не ожидали столь оглушительного успеха этих картин. Неожиданно они произвели фурор, фильмы купили не только европейские и американские кинопрокатчики, но и ведущие телеканалы мира. Гадеса провозгласили королем фламенко. Труппу приглашали выступать по всему миру, писали восторженные рецензии, брали бесконечные интервью... В общем, их превратили в рабов шоу-бизнеса, но это Антонио понял позднее.
Раньше Гадес готов был драться с директорами театров, наотрез отказываясь давать более двух спектаклей в неделю. Теперь же в ходе беспрерывных мировых турне приходилось за семь дней играть по восемь спектаклей! Репетиции с девяти утра до пяти вечера, в семь – на сцену. И так каждый день. Гадес выходил из себя и орал на танцовщиков просто потому, что устал, мало спит и чуть не каждую ночь проводит в перелетах. «Он дрессировал нас, как зверей в цирке, был совершенно бешеный. Иногда заставлял повторять прыжки по триста раз», – вспоминал один из артистов. Люди не выдерживали и уходили, а новых исполнителей найти и подготовить было не так-то просто.
Незаметно из жизни Гадеса исчезли женщины – ему стало просто не до них. В Париже, Лондоне и Нью-Йорке к королю фламенко за кулисы рвались восхитительные красотки, в том числе и знаменитости, которых он ни за что раньше не пропустил бы... Теперь Антонио ловил себя на том, что с трудом натягивает на лицо улыбку и мечтает, чтобы его оставили в покое: он устал... Лайза Миннелли однажды впорхнула в его артистическую после спектакля в Лос-Анджелесе и увидела такую картину: Гадес неподвижно сидит перед зеркалом, зажав в руке перепачканный тампон, которым снимают грим. Оказалось, он спит, а вся артистическая благоухает винным перегаром. В один несчастный день Гадес сделал неожиданное открытие – если с утра пропустить стаканчик, это помогает продержаться, а заодно дает ту энергию, которую прежде он черпал исключительно в отношениях с женщинами.
И вот в Лондоне, просидев всю ночь в баре с Миком Джаггером и его друзьями, Гадес впервые в жизни отменил дневную репетицию, а вечером, выйдя на сцену, понял, что не может сделать ни одного движения: внутри пустота, он ничего не чувствует, ничего не хочет, он – импотент. Как импотенту танцевать фламенко? Да никак! Зал неистово приветствовал Антонио аплодисментами, а он потоптался на сцене, несколько раз нелепо поклонился и побрел за кулисы. Оделся и ушел из театра.
Так вышло, что в эти же дни Гадеса пригласили на фильм Карлоса Сауры «Кармен». До этого он так и не удосужился посмотреть картину. Спасибо пленке, он наконец прозрел! Когда включили свет, зал рукоплескал стоя. И вдруг прямо в потухший экран какой–то наглец из зала швырнул целлофановый пакет с яблочными огрызками: пакет лопнул и огрызки разлетелись в разные стороны. Публика дружно ахнула от возмущения, люди стали шипеть, свистеть... На сцену вышел ведущий – кинокритик Хосе Родригес.
– Господа, – поправляя очки, начал критик, – мне стыдно за того профана, за того лишенного чувства прекрасного невежду, который посмел...
И тут из зала раздался резкий, раздраженный баритон:
– А как мне стыдно за того профана и невежду, – все головы повернулись к говорившему, – потому что это – я!
Зал снова гулко заколыхался от изумления: говорил исполнитель главной роли Антонио Гадес...
Это фламенко? И это танцует он, Гадес? Да это просто пародия какая-то, черт побери! Оперетта! Саура подсунул ему на роль Кармен свою корову Лауру дель Соль – скажи пожалуйста, она жена его сына! А то, что она не танцовщица, а актриса (та еще актриса, впрочем), Сауре было наплевать. Он пел Гадесу в уши, что, мол, Антонио и хрюшку танцевать заставит. И Гадес, как дурак, поддался: ему хотелось поскорее покончить со съемками – непривычно, нудно, куча дублей, к тому же тогда Антонио готовил новый спектакль, замотался... Впрочем, зря он ругает Лауру... Он слишком много о самом себе возомнил, и это его погубило. Никакой он не исполнитель фламенко, а просто бездарный и, что еще хуже, продажный клоун.
Решение было принято: собрав небольшой чемоданчик, Антонио позвонил своему помощнику Хосе: «Я распускаю труппу в бессрочный отпуск! Отмени все гастроли, я оплачу адвокатов! Всего наилучшего». «Ты тоже свободна, как ветер, дорогая! – бросил Гадес своей третьей по счету супруге Даниеле. – Развлекайся хорошенько и не жалей о таком придурке, как я!»
Он прямиком направился в Севилью, где была пришвартована его яхта, купленная несколько лет назад, когда дела пошли в гору. Кроме Антонио на яхте находились четыре матроса и длинная шеренга быстро пустеющих бутылок мартини и водки. Вскоре они вошли в Неаполитанский залив. Вдали показалась острая вершина острова Рудольфа Нуреева. Заехать или не заезжать? Если хозяин дома – то вряд ли один. А развлекать свиту любовников Руди нет сил. И потом: кто он рядом с Нуреевым? Когда–то Антонио имел наглость сказать Нурееву, что они с ним два лучших танцовщика мира. Руди был пьян и потому, хихикая поддакнул. Нет, стыдно ехать к Нурееву. И стыдно вспомнить, как он дошел до того, что вызвался танцевать в Нью–Йорке с Алисией Алонсо «Жизель». Он – и «Жизель»! Ему-то, самоуверенному петуху, тогда было море по колено, казалось: мол, все могу – и фламенко могу, и классику могу, и спеть, если надо... Хорошо, что он не читал рецензий. Говорят, ньюйоркцы его здорово отделали.
– Вот вы и скурвились, маэстро Гадес! – издевательски повторял сам себе Антонию, потягивая очередной стакан мартини с водкой и глядя в морскую даль. – Что ж, за денежки и свиньей будешь в храме хрюкать, как говорил отец.
Несколько месяцев Гадес гонял по морям. Допился до зеленых чертей, в портах для разнообразия ощущений покупал марихуану и время от времени развлекался тем, что в прибрежных трактирах резался с матросами в карты. Иногда на него находило: он вскакивал посреди игры и отбивал бешеную чечетку. Никто не узнавал в расхристанном, лохматом, заросшем щетиной человеке Антонио Гадеса; его частенько принимали за цыгана. В конце концов он начал говорить, что и вправду цыган, что нашел клад и купил яхту. Один из попавшихся на пути бродяг как-то рассказал, что в пещерах Гранады все еще живут цыгане, хранящие секрет настоящего фламенко. Антонио бросил монету: орел – найти цыган, решка – навсегда плюнуть на это дело. Сдохнет где-нибудь в море – так и поделом.
Но, видно, судьбе надо было привести Гадеса к старому цыгану Ингрему. До войны в Испании кочевало множество цыганских таборов, но их давно уже выгнали из городов, и в пещерах осталось жить буквально несколько семей. Домами им по–прежнему служили вардо – бывшие повозки, втиснутые в каменные своды. Гадес овладел искусством виртуозно красить эти повозки в яркие цвета, как было принято у цыган. На рассвете и на закате они с Ингремом танцевали. Два отшельника – старый и относительно молодой. В старике давным-давно отбушевали страсти, однако он был настоящий мастер фламенко.
Марисоль кипела от ярости: вместо того чтобы поддерживать детей, Антонио удрал, превратившись в бродягу. Она не узнала бывшего мужа, когда тот явился к ней в дом: черный, обросший, страшный. Кроме того, выяснилось, что несколько театров подали на него в суд за срыв контрактов.
Прощаясь с цыганом, Гадес пообещал возродить дух подлинного фламенко. Когда Антонио уезжал, Ингрем прятал слезы: его новый друг был последним, кого интересовал этот старик, давно переживший собственных детей и потерявший связь с внуками.
В новую труппу танцовщики, наслышанные о тяжелом характере Гадеса, шли неохотно. А он решил так: пусть хоть два человека, но от которых будет толк. В конце концов труппа кое-как набралась.
От всех контрактов, предлагающих более одного спектакля в неделю, Гадес категорически отказался. Знакомые крутили пальцем у виска: мол, был психом, психом и остался. Кто же с ним будет иметь дело?
Тем временем фламенко стало модным экспортным товаром и в Испании. Каждый умевший мало-мальски дрыгать ногами именовал себя танцовщиком. В Мадриде пооткрывали якобы традиционные кафе-кантарес, где туристов угощали экзотическими шоу, не имевшими к фламенко никакого отношения. Да что там говорить, если этот выскочка и самозванец Кортес стал теперь, видите ли, мировой звездой! Гадес все чаще чувствовал себя никому не нужным. Никогда он не сдержит обещания, данного Ингрему.
Гадесу еще не исполнилось и шестидесяти, когда однажды вечером, стоя под душем, он внезапно потерял сознание. А потом началась вся эта дребедень: врачи, больницы, сочувственные многозначительные лица... Мямлили ему какую-то жалкую чепуху: мол, вы переутомились, вам бы отдохнуть... Скоро отдохнет. Шестьдесят семь лет покорячился – и баста. Несколько лет назад, когда стало ясно, что теперь ему нужна только сиделка, он женился в четвертый раз на своей преданной поклоннице Эухении. Хорошая женщина, но как же она утомила его своей заботой! Грустно, однако, кончается жизнь!
– Отец, я решил, что все–таки стану тореадором, – бормочет Антонио, не замечая, что люди в белых халатах перекладывают его на носилки. За впавшим в беспамятство Гадесом прилетела жена, и Рауль Кастро распорядился предоставить частный самолет, чтобы довезти больного до Мадрида. С Фиделем Антонио так и не увиделся. Антонио Гадес умер в мадридской больнице 20 июля 2004 года.

Караван историй, апрель 2008
Аватара пользователя
Irinka
 
Сообщения: 68
Зарегистрирован: 01 окт 2012, 15:13


Вернуться в Обо всём – Acerca de todo

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2

cron